Страница Алексея Яшунского

Возможно, текст без него был лучше, но раз уж оно есть 😉

Меня разбудило бульканье за окном. И ещё крики петухов. Забегая вперёд, скажу, что блеяние ягнёнка на улочках медины я тоже слышал. Но вернёмся к бульканью. Под моим окном на улице находится люк, ведущий, по-видимому, в сточную канаву. По утру вода с бульканием выливалась из этого люка и текла прямо по улице вниз — к берегу моря. Танжер заливает дождь, интенсивность которого колеблется от моросящего до ливня. Канавы не справляются со сточной водой и она потоками низвергается по узеньким улочкам.

Площадь 9 апреля 1947 года

Мне даже номер регистрации оставили прошлогодний. Пограничник строго спросил — "А в какой гостинце Вы будете жить в Танжере? — Ну, не знаю... — А должны были бы знать!" — и укоризненно посмотрел на меня. "Ну, напишите Магеллан," — ответил я, вспомнив какое-то название из списка гостиниц. И что бы вы думали — я действительно живу в Магеллане.

Поезд из Касабланки в Танжер проходит расстояние примерно в 300км за 7.5 часов. И ещё везде висит реклама — теперь на целый час быстрее! Петляющая меж прибрежных холмов железная дорога вся перестраивается, часто рядом лежат снятые старые рельсы, регулярно приходится стоять на разъездах, пропуская встречные поезда. При этом несколько раз встретились "станции, построенные ближе к рельсам", т.е. платформа в чистом поле, а дома населённого пункта — где-то вдалеке. Но на отремонтированных участках поезд, действительно, идёт довольно быстро.

Сидячее купе на 8 мест. Нумерация странная: с одной стороны 41, 43, 47, 45, а напротив — 42, 44, 48, 46. Видимо, это связано с тем, что в вагонах другого типа кресла стоят "четвёрками" с проходом посередине, и нумерация ведётся "от окна". Сначала ко мне подсел молодой человек, сказал "Салам" и через несколько остановок вышел. Потом зашёл мужчина, поинтересовался, не занято ли, и сел. Вскоре вошла ещё женщина с ребёнком. Чипсы, которые она ела, она предложила не только ребёнку, но и мужчине, сидящему напротив, и мне. Этот же жест — разделение еды — повторила и другая молодая женщина, зашедшая в купе в компании ещё двух разновозрастных марокканок, когда мужчина и женщина с ребёнком вышли на своих остановках. От банана и мандарина я отказываться не стал, но очень удивился тому, что со мной пытаются говорить... по-испански.

Доехав до Танжера, понял, что это не случайно — город находится под сильным испанским влиянием: названия гостиниц и кафе часто испаноязычные, в туристической рекламе испанский язык сразу после французского (если не до), и даже название улицы я уже видел с двуязычной табличкой — rue и calle. С табличками названий улиц, кстати, совсем смешно. Чаще всего их просто нет. Но вот на главной набережной таблички есть и сообщают о том, что это улица Мухаммеда VI-го. А у меня в одной карте она — улица Испании, а в другой — проспект Королевских Вооружённых Сил. Хорошо, что хотя бы топология не меняется так быстро, как топонимика. На первый взгляд ничего специфического в Танжере замечено не было, но до медины я толком не добрался. Разве что агентств, сдающих машины в аренду больше, чем обычно. Видимо, сказывается то, что Танжер — одна из точек въезда европейцев в Марокко. В остальном же, то, что я увидел — обычный преуспевающий город третьего мира: стекло и бетон соседствуют с мусором и разваливающимися домиками, бедность с богатством. От гостиницы где я живу до ресторана, где одно блюдо стоит столько, сколько я плачу за две ночи — пару минут пешком.

Улицы рядом с мединой — снова эволюционировавший рынок-сук, где рядом на прилавках лежат и традиционный ассортимент восточных купцов, и китайские промтовары. Что сразу бросается "в глаза", если не сказать "под ноги", так это то, что весь старый город на холмах, причём настолько неровных, что даже спускаясь вниз, нельзя быть уверенным, что движешься к берегу моря.

Объяснить, почему в Стамбуле у меня всё крутится вокруг остановки Sultanahmed я, наверное, не смогу, но сам уже принял это как данность и даже встречу Анечке сразу назначил там. И хотя обедать мы ходили куда-то в другое место, всё равно всё вернулось на круги своя: проходя обратно мимо Султанахмед Анечка, заслышав со сцены на руинах ипподрома балканские ритмы, "сделала стойку" и сказала, что хочет потупить тут, чтобы послушать. И мы потупили.

Ритмы оказались не столько балканскими, сколько попурри всех ритмов бывшей османской империи. Лирические песни, правда, звучали весьма заунывно, но на танцевальные мелодии народ реагировал весьма живо. "Интерактив" начали дети дошкольного возраста, полезшие на сцену. Их снимали родители, но они возвращались. Музыканты на них не обращали внимания (в хорошем смысле). Потом разносчик горячих напитков в рекламных целях угостил своим товаром солиста. Потом сбоку от сцены какой-то мужчина стал активно приплясывать. А потом солист позвал на сцену каких-то двух конкретных девушек из первых рядов... и они вышли! Дошкольницы продолжили приплясывать в углу, а две новопришедшие начали выделывать па в центре сцены! Солист закатал брюки, а потом и вовсе разулся, чтобы качественнее поучаствовать. К девушкам присоединилась какая-то их подруга, а потом на сцену (тоже из зала) вышла перокси-блондинка, подпоясанная шарфом, и так профессионально завибрировала в ритм музыки, что Анечка стала записывать её на видео, а шарф не выдержал и развязался. Чтобы показать, что "а ну-ка парни" не хуже "а ну-ка девушек" тут же на сцену выбрался один из наших соседей и завибрировал не хуже девушки. Он вскоре слез со сцены, но после этого как будто прорвало! В центре сцены оказались трое мужчин, в том числе тот, что первым начал отплясывать ещё около. Они выделывали такие кренделя, что невибрирующие девушки на их фоне смотрелись как сельская дискотека. Зато их количество удвоилось, и солиста они явно интересовали больше. Вся эта вакханалия ещё царила на сцене минут десять, а потом вдруг закончилась. Девушки полезли со сцены, детей сняли, музыканты отыграли заключительную композицию... и площадь снова зажила своей обычной жизнью.

На Московскую, Владимирскую, Рязанскую области льются дожди. До следующего лета широкая общественность забыла о пожарах, потушенных, по-видимому, огромными усилиями, и о торфяниках, которые продолжают тлеть где-то в мещёрских лесах. Обожжённые низовыми пожарами деревья уже не так заметны среди потерявших листву соседей. Ребята из сообщества ru_uzd уже ездили разбирать завалы на ветке до Головановой дачи, а Сергей Алексеевич — обходчик с разъезда Гуреевский, надеюсь, соблюдает постельный режим и скоро поправится. Обжигающее лето 2010-го осталось позади.

Так получилось, что в лесах я побывал до пожаров. Лёша приезжал в отпуск, и мы решили съездить вместе на какой-нибудь «серьёзный» маршрут. Я выбрал давно планируемый, но всё ещё не пройденный отрезок Рязань — Черусти. Если я и задумывался о пожарах, то только в контексте посещения Курши-2 — места страшного лесного пожара 1936 года. До Курши мы так и не добрались. Нет, конечно, я не стану утверждать, что в мещёрских лесах в середине июля никто и не слыхивал о пожарах... Даже наоборот, они регулярно упоминались в разговорах вместе с жарой. Но всё это было где-то ... не совсем здесь. Как будто глухие раскаты громы откуда-то из-за горизонта предвещали что-то недоброе... В воздухе ещё не было запаха гари. Было только смутное предчувствие надвигающейся беды и тень какой-то наивной убеждённости в том, что всё-таки ничего страшного не случится.

Единственный пожар, встретившийся мне на пути, произошёл на Фрунзенской набережной — когда в пять утра девятого июля я ехал на вокзал, столб пламени поднимался на десятки метров над дебаркадером ресторана «Мама Зоя». А потому, июльская Мещёра 2010 года для меня — это не пожары. Это жара, комары, и много песка. Даже сейчас песок сыпется из атласа Рязанской области, когда я листаю его. И ещё немного приключений (на свою ...) — куда же без них! Мне сложно представить, что огонь шёл практически там, где шли мы. Нам было тяжело, но весело и интересно, и это всё не вяжется с последовавшей катастрофой.

На дороге