Страница Алексея Яшунского

Первую мировую войну в Европе ждали почти все, и почти для всех она стала неожиданностью. Для проживавших в Лодзи внезапность смены обстоятельств была, вероятно, ещё большей, чем для других жителей империи, ведь недавние соседи вдруг стали врагами, а граница между странами превратилась в линию фронта.

Чтобы лучше представлять себе ситуацию, полезно вспомнить, что от Лодзи до Дрездена или Берлина лишь немногим дальше, чем до Гродно (выходцами откуда числились многие лодзинские Яшунские). При этом Петербург или Москва — примерно втрое дальше. Неудивительно, что в отпуск успешные труженики текстильной промышленности предпочитали выезжать на запад.

По-видимому, в 1913 году Генрих Соломонович и Полина Иосифовна, вероятнее всего вместе с дочерью, были с туристической поездкой в Саксонии, Дрездене, — об этом осталось упоминания в анкетах Генриха Соломоновича, правда, без указания даты. Скорее всего тогда же была сделана фотография Полины Иосифовны в Карлсбаде, ныне Карловы Вары, — от него до Дрездена чуть более 100 километров.

• 

• 

В 1914 году начало войны застало некоторых из лодзинских Яшунских в отпуске как раз на территории Германии. Об этом мне стало известно из автобиографии племянницы Генриха Соломоновича, Фелиции Яшунской, которая сохранилась в ЦГАМ (ф. Р-489, оп. 30, д. 113).

В своей автобиографии в 1918 году Фелиция написала:

Весной 1914 года, как и во все предыдущие годы, я со всей семьей уехала на лето за границу в немецкий курорт Кольберг на берегу Балтийского моря.

Война нагрянула для нас, как и для большинства, совершенно неожиданно, и в Лодзь пришлось вернуться окольными путями: через Швецию, Финляндию, Петроград. В Лодзи нам удалось побыть недолго: не успела пройти неделя после возвращения, как первое наступление германцев на Калиш — Лодзь заставило нас внезапно опять покинуть родной (и, признаться, довольно противный внешне) город.

Как "беженцы" мы прошли обычные этапы беженского движения: первая волна докатила нас до Варшавы и, затем, до Минска, вторая волна, год спустя, (август 1915 г.) окончательно утвердила нас в Москве.

Германский Кольберг, где отдыхал Йозеф Яшунский со своей женой и четырьмя дочерьми, из которых Фелиция была второй по старшинству, ныне — город Колобжег в Польше. Беженство евреев из городов прифронтовой полосы было довольно массовым уже в 1914 году, а в 1915-м российские власти стали принудительно выселять евреев из прифронтовых районов, подозревая их в пособничестве германской армии.

По-видимому, как и Йозеф Яшунский с семьёй, о перемещениях которых мы знаем из автобиографии Фелиции, Лодзь покинули и другие Яшунские. В 1914 году город переходил из рук в руки, и хотя к концу 1914 года Лодзь оставалась за русской армией, уже в 1915 году почти вся территория Царства Польского и даже Гродно были заняты германскими войсками.

В автобиографии Генриха Соломоновича отражена похожая «траектория» перемещений.

В конце 1914 года в связи с наступлением немцев я покинул Лодзь и эвакуировался в Россию. С начала 1915 года я поселился в Москве, где до Октябрьской революции в разных крупных мануфактурных фирмах (Кацевич и др.)

Послужной список Генриха Соломоновича, приведённый в одной из его анкет даёт дополнительные сведения и более точные даты, хотя и выглядит местами несколько противоречиво. Согласно этому документу, Генрих Соломонович работал в акционерном обществе «Юлиус Гейнцель» в Лодзи с 1 января 1911 по 25 июля 1914 года. Это несколько странно, потому что получается, что он уволился оттуда ещё до начала Первой мировой войны. Следующим местом работы, с 15 августа 1914 по 15 февраля 1915 года, была «трикотажная фабрика Л.Пруссак» в Варшаве. Следов этого предприятия в справочниках «Вся Россия» мне найти не удалось, но вряд ли этот фрагмент трудовой биографии вымышленный. Возможно, при заполнении анкеты в 1923 году ошибка вкралась в даты, но пребывание в Варшаве выглядит весьма правдоподобным особенно в свете свидетельства Фелиции о «первой волне», которая докатила беженцев до Варшавы.

Дальнейшее движение Генриха Соломоновича и его семьи, однако, отличалось от «обычных этапов беженского движения»: минуя Минск, уже весной 1915 года они оказались в Москве. Согласно трудовой биографии Генриха Соломоновича, с 1 марта по 1 мая 1915 года он был без занятий, а уже с 1 мая 1915 работал в мануфактурно-торговом предприятии А. М. Шполянского в Москве. И хотя других подтверждений переезда из Варшавы прямиком в Москву у меня не было, основания доверять такой версии развития событий были, но об этом подробнее будет написано далее.

Так или иначе, к 1917 году в Москве оказались почти все проживавшие в Лодзи братья и сёстры Генриха Соломонович, за исключением, по-видимому, Евгении Яшунской-Зелигман и её семьи. Кроме того, из Гродно в Москву переехал со своей семьёй и брат Генриха Соломоновича — Гирш Шлиомов, который, вероятно, примерно в это время тоже «стал» Генрихом Соломоновичем.

Когда в мае 2020 года я сел записывать результаты своих архивных изысканий, я прямо написал: «О том, как познакомились, где жили и чем занимались прадедушка и прабабушка до революции, где родилась их старшая дочь Анна Генриховна, и почему они оказались в Москве, можно было только строить догадки». Воистину, «просите, и дано будет вам» — менее чем полгода спустя я знал ответы почти на все вопросы. На очереди было место рождения Анны Генриховны, и тут тоже не обошлось без сюрпризов.

После революции 1905-07 годов основным документом по истории семьи снова оказывается автобиография Генриха Соломоновича. В ней сообщалось, что

В конце 1907 года в связи с наступившей тогда в России реакцией, особенно сильно отразившейся на революционной интеллегенции — я оставил работу в Бунде и вернулся к легальной жизни, тем более, что мне тогда минуло 21 год и надо было подумать о военной службе, после долгих мытарств мне наконец с трудом удалось найти в одном из полков, расположенных в провинц.городе Польши (Ново-Александрия) свободную вакансию — где я и прослужил год в качестве вольноопределяющегося 1 разряда.

Подумать о военной службе Генриху Соломоновичу было необходимо по причине того, что призванные по жребию должны были служить дольше, а добровольно пришедшие на военную службу ученики гимназий (окончившие хотя бы 6 классов) имели право на льготный срок службы в 1 год — именно это называлось «вольноопределяющийся 1 разряда». Причиной мытарств, упомянутых в автобиографии, было, по-видимому, то, что армия вовсе не стремилась заполучить в свои ряды политически неблагонадёжного бывшего гимназиста. Собственно, «Дело о мещанине…», попавшее в итоге в ГА РФ, было инициировано 20 июня 1906 года по запросу из 101-го пехотного Пермского полка, расквартированного в Гродно. Генрих Соломонович пытался поступить туда вольноопределяющимся, но ему отказали, поскольку он

 является лицом неблагонадежным в политическом отношении.
 Ведет знакомство с подозрительными лицами и замечен в агитации
 среди войск и народа.

Судя по всему, поступить на службу ему удалось через год — осенью 1907 года. Упомянутый в автобиографии город Ново-Александрия сейчас называется Пулавы, но в действительности полк, в котором Генрих Соломонович прослужил год в звании ефрейтора, был расквартирован не совсем в этом городе. 72-й Тульский пехотный полк располагался в Ивангородской крепости (ныне город Демблин) в 17 километрах от Ново-Александрии, и впоследствии во время Первой мировой войны успешно эту крепость оборонял.

К концу 1908 года военная служба Генриха Соломоновича закончилась. Как сообщает автобиография:

Вопрос о личной жизни, об ея устройстве меж тем выступал во всей своей остроте. Я долго не знал на чем мне остановиться — но, получив приглашение от своих родственников приехать в Лодзь — я принял его. И вот с осени 1908 года я поселился в г.Лодзи — торгово-промышленном центре Польши, где я и устроился на коммерческом поприще.

Угадать, кто именно из родственников позвал Генриха Соломоновича в Лодзь, довольно сложно. Этот стремительно растущий промышленный центр предвоенной Российской империи оказался и центром сосредоточения семьи Яшунских. Исходя из имеющейся у меня информации, можно утверждать, что за исключением Гирша Шлиомова Яшунского, который достоверно в 1912 году проживал в Гродно, все остальные известные мне братья и сестры Генриха Соломоновича вместе со своими семьями в окрестности 1908 года проживали в Лодзи. А именно, Евгения с мужем и двумя дочерьми (вторая родилась 14 февраля 1909 года в Лодзи), Йозеф с женой и четырьмя дочерьми, Роза с мужем, двумя сыновьями и дочерью (самый младший, Йозеф, родился 6 апреля 1907 года в Лодзи), Игнатий с женой и сыном Саломоном, Филип с женой, сыном и дочерью (родилась в 1908 году в Лодзи) — все проживали в Лодзи.

Несмотря на то, что в автобиографии переезд в Лодзь фигурирует в контексте обустройства личной жизни, про свадьбу в автобиографии ничего не написано, нет даже даты. Впрочем, по сторонним документам можно оценить, когда именно это произошло. Свидетельство на право работать домашней учительницей Полина Иосифовна получила 23 марта 1909 года в Вильне, ещё на свою девичью фамилию. Старшая дочь Полины Иосифовны и Генриха Соломоновича родилась в мае 1911 года. Таким образом, их свадьба, с большой вероятностью произошла где-то между апрелем 1909 и сентябрём 1910 года.

На момент рождения дочери Генрих Соломонович, согласно автобиографии, проживали в Лодзи. Более того, можно сказать, что его карьера потихоньку пошла «в гору».

Сначала я работал в разных небольших фабричных и торговых предприятиях, занимая самые разнообразные должности. Этот 3х-летний стаж дал мне возможность ознакомиться и всесторонне изучить все отрасли коммерческой жизни, в результате чего в 1911 году я был принят в одно из крупнейших фабричных предприятий г. Лодзи — ,,Акционерное Общество Мануфактур Юлиус Гейнцель'' (производство хлопчато-бумажных и полушерстяных изделий с годовым оборотом до 10 миллионов рублей золотом): там я занимал целый ряд должностей: сначала заведывал продажей, разсчетами, затем закупкой и впоследствии я занял пост помощника директора-распорядителя Правления.

То, что Анна Генриховна родилась в Лодзи, не было известно до сих пор ни мне, ни, насколько я знаю, никому из ныне живущих Яшунских. Этот факт удалось подтвердить и другими документами помимо автобиографии. Я уже давно нашёл проиндексированную на jewishgen.org запись о рождении в 1911 году в Лодзи некой Альты Яшунской. Платный запрос дополнительной информации по этой записи подтвердил мои догадки: в индексе, конечно, была опечатка. На самом деле, в метрической книге было записано, что 26 мая 1911 года родилась Анна Яшунская, родители — Хуна Яшунский, 26 лет, бухгалтер, и Песя Яшунская (урожденная Гаркови), 24 лет, постоянное место жительства — Гродно.

Таким образом, детские фотографии Анны Генриховны, или Аси, как её звали дома, были сделаны у западных рубежей Российской империи, в Лодзи.

Вторая часть дела Полины Иосифовны из гродненского жандармского управления содержала, по сути, анкету, в которой были записаны (по-видимому, со слов самой Полины Иосифовны) сведения о её семье и биографии.

Собственно, расследование, по-видимому, особо далеко не пошло: факт политической неблагонадёжности был установлен ещё во время обыска в марте 1905 года, летом возбудили дело, иных улик или связей, вероятно, не обнаружили, поместили Полину Гаркави под особый надзор полиции по месту жительства в г.Лиде Виленской губ., а к осени 1905 года этот надзор сняли в связи с амнистией по всем политическим делам, дарованной Высочайшим указом. Поэтому в деле кроме упомянутой анкеты остались только две справки — о переезде Полины Гаркави 22 августа 1905 года из Лиды в Гродно, и 29 сентября — обратно.

Мне, конечно, была очень интересна анкета Полины Иосифовны, потому что до сих пор все сведения о её семье я получал либо из устных семейных преданий, либо из косвенных документальных источников.

Вот что зафиксировало для потомков жандармское расследование. Полина Гаркави родилась 12 февраля 1887 года в г. Лида Виленской губернии, где и проживала до 1902 года. Затем она поступила в третий класс Гродненской женской гимназии, в которой окончила полный семиклассный курс и 29 мая 1905 года получила диплом, дающий право работать домашней учительницей.

Вероятно, Полине Иосифовне повезло получить свой аттестат до того, как в отношении её политической неблагонадёжности было начато расследование. Я склонен думать, что эту последовательность событий позаимствовал потом Генрих Соломонович для «корректировки» своей автобиографии.

Далее анкета проливала свет на то, что обеспечило Полине Иосифовне учёбу в гимназии: относительно средств к существованию, сообщалось, что «своих средств не имеет, а живет на средства дедушки, Лидского купца Хаима Кагана».

Затем перечислялись остальные родственники. Мать — вдова Финкель Хаимова Гаркави, 40 лет, в г.Лиде управляла мануфактурным магазином своего отца Хаима Кагана. При этом в анкете также пояснялось, что мать своих средств не имеет, а живёт за счёт своего отца Хаима Кагана: вероятно работа в магазине была фактически участием в семейном бизнесе, владельцем которого был Хаим Каган единолично.

Следом за матерью упоминались: братья — Гершон (21–22 года, помощник провизора в чьей-то аптеке в С.-Петербурге), Моисей (11 лет, живущий при матери, учащийся Лидского городского училища) и сестра Сора (20 лет, девица, учащаяся в женском медицинском институте в С.-Петербурге).

Для большинства этих сведений существовали и сторонние подтверждения. В частности, в дедушкиных мемуарах записано:

У мамы было два брата и сестра, которых я почти не знал. Тетя Оля была замужем за Бенцином — убежденным сионистом — одним из авторов многотомного издания «История Еврейского народа» и они ещё до моего рождения эмигрировали в Палестину с сыном и дочерью. Как и следовало, моя мама боялась переписываться с сестрой.

Интересная деталь: имя сестры Полины Иосифовны приводится как «Оля», хотя в документах она записана как «Сора» или «Сара-Сора». В свете этого фрагмент из протокола обыска выглядит немного иначе. 23 марта 1905 года у Полины Иосифовны были изъяты некоторые письма. Как записал ротмистр Башинский:

В другом письме ее родственница Оля сообщает ей о революционных 
движениях в С.-Петербурге и в г. Лиде Виленской губ.

«Родственница Оля», по-видимому, была на самом деле сестрой Сорой, которая как раз училась в Петербурге и сообщала о революционных волнениях в столице. В 1916 году Поля и Оля Гаркави со своими семьями будут проживать в Москве в доме Мазинга, где у них с разницей в несколько месяцев родятся дети. Из записи о рождении (о которой я писал ранее) становится понятно, что Оля (она же Сара-Сора) закончила медицинский институт с отличием.

Упомянутого в дедушкиных мемуарах Бенцина оказалось не так сложно найти. Бенцель Абрамович (как мы знаем из записи о рождении дочери от 1916 года) впоследствии был более известен как Бенцион Кац. Он был журналистом и действительно эмигрировал из России в Палестину, правда, этот переезд не был прямым. Из его странички на генеалогическом сайте geni.com можно узнать, что помимо сына Иосифа (запись о рождении которого проиндексирована на jewishgen.org — Литовский госуданственный исторический архив, ф. 728 оп. 4, д. 256, запись М15) и дочери Руфи, которая, как мы знаем, родилась в Москве в 1916 году, у него была ещё дочь Хедва (родившаяся в 1921 году в Латвии). На этом же сайте можно найти фотографию старшей сестры Полины Иосифовны.

Нашлись и документальные свидетельства о старшем брате Полины Иосифовны — Гершоне. В 1912 году он смог поступить слушателем в Московский университет для получения звания провизора: соответствующее дело хранится в архиве (ЦГАМ ф. 418 оп. 453 д. 20). Удалось ему это только с пятой попытки — до этого другие университеты отказывались его принимать по причине его еврейского происхождения.

Из дела можно было узнать, что Гершон Гаркави действительно служил помощником при Семеновской аптеке в С.-Петербурге с ноября 1904 года — это записано в его кондуитном списке. Также к делу приложен билет стороннего слушателя Московского университета с фотографией.

Наконец, в деле имеется и копия метрического свидетельства Гершона, выданная Лидским Общественным Раввином, сообщающая о том, что Гершон Гаркави родился 23 октября 1884 года «от законных супругов мещан евреев Новогрудского общества Иоселя Гершоновича Гаркави и жены его Финкель Хаимовской».

Это метрическое свидетельство даёт информацию об отчестве отца Полины Иосифовны. В сочетании со сведениями о том, что в 1905 году мать Полины Иосифовны уже была вдовой, это позволяет достаточно уверенно говорить о том, что проиндексированная на jewishgen.org (Литовский государственный исторический архив, ф. 728 оп. 4, д. 79, запись М594) запись о смерти Иоселя Гершоновича Гаркави, 46 лет от роду, новогрудского мещанина, от 29 августа 1901 года относится именно к отцу Полины Иосифовны. Он умер от дизентерии и был похоронен в Вильне.

Семью Полины Иосифовны мне удалось найти и в огромном семейном древе Гаркави, размещённом на сайте proschan.net. Правда, на нём не всегда упоминаются источники использованной информации, что в сочетании с некоторыми явными ошибкам в известной мне части древа сильно снижает доверие ко всему проекту. Но, в любом случае, он позволяет оценить невероятную разветвлённость семьи Гаркави. Столь большое количество людей с этой фамилией, конечно, осложняет поиски информации о конкретных людях, и тем более удачно, что мне посчастливилось обнаружить сведения о семье Полины Иосифовны, записанные «из первых уст».

Среди вещей, обнаруженных у Поли Гаркави во время обыска 23 марта 1905 года, и изобличающих её революционную деятельность, в частности, фигурировала:

 Открытка, написанная ей карандашом рукою опять-таки "Генека"
 за подписями его и еще 16 других лиц, в том числе "А.Колко"
 следующего содержания: "Сувалки 19ч./II 04г. 2ч. ночи В память
 вечера, устроенного в пользу красного креста, имеющего целью
 помогать павшим в неравном бою не только на востоке, но и на 
 западе". Ясно, что здесь речь идет о благотворительном вечере 
 в пользу революционного красного креста.

Сто лет спустя эта информация приобрела совсем иную ценность, потому что позволяла уточнить дату знакомства прадедушки и прабабушки. Возможно, это не так уж важно, но почему-то историки (как говорят) придают особое значение датам. Согласно открытке, Поля Гаркави и Генек Яшунский познакомились не позднее 19 февраля 1904 года. Документы из дела позволяли оценить и наиболее раннее время знакомства. В анкете Полины Гаркави, содержавшейся во второй части дела, указано, что она поступила сразу в 3-й класс гимназии в 1902 году, а до этого времени проживала в Лиде. Поэтому весьма вероятно, что знакомство случилось не ранее августа 1902 года.

Оказалось, однако, что момент знакомства, можно зафиксировать ещё точнее. И помогло в этом не какое-то архивное дело, а поэтическая тетрадь прадедушки Генриха. 12 октября 1924 года в командировке в Вологде он написал стихотворение «Моя первая и единственная любовь».

• 

• 

Первая строчка стихотворения, «Мы встретились где-то то осенью было», указывала на то, что знакомство произошло осенью, и значит это была либо осень 1902, либо осень 1903 года. Вряд ли теперь можно узнать, в какую именно осень это случилось, но даже если стихи не донесли до нас точной даты, в них сохранилось то, что не попало бы ни в какие официальные документы или учебники истории.

Стояла ты тихо в углу у стены
 Глаза твои неподвижно глядели
 Казалось, тяжелые мысли - увы
 Тобою тогда овладели.

 Глаза твои мрачные, помню я их
 Как чёрная ночь они были,
 Какая-то тайна хранилася в них,
 Тоской бесконечной грустили.

Когда они впервые встретились, Генеку Яшунскому было около 18 лет, Полине Гаркави — около 16. Впереди их ждало две революции, две мировых и одна гражданская война, беженство и эвакуация, и, вероятно, множество других невзгод, о которых ничего не знаем мы сейчас, и не знали они тогда.

Юн и неопытен был я в ту пору:
 Нелёгкая жизнь досталася мне!
 Нуждался я в помощи, искал я опору
 И жизни подругу нашёл я в тебе.

 Мне счастье как-будто тогда улыбнулось,
 И словно уж солнце взошло для меня,
 И море любви во мне всколыхнулось:
 Причиною только была ты одна.

 Не стал я уж больше жизни бояться
 И глядел я ей прямо в глаза
 И стало тогда мне как будто казаться,
 Что мир сотворил чудеса.

После того, как среди жителей дома Мазинга в Москве я обнаружил сразу двух сестёр Гаркави, я стал при поиске в архивах просматривать дела и на эту фамилию тоже. Чаще всего в результате обнаруживались дела людей, степень родства которых установить было трудно. Однако поисковая система ГА РФ выдала ссылку на дело, важность которого могла сравнится только с неожиданностью его обнаружения. Хотя после «Дела о мещанине Хуне Шлиомове Яшунском» я был готов ко многому, дело (ГА РФ ф.102, оп.202, д.2995) с заголовком «По обв.мещанки Песи (Полины) Гаркави в участии ее в пропагат.деятельности Гродн.ком."Бунда" (Гродненское ГЖУ)» оказалось большим сюрпризом даже для меня.

В отличие от поливалентного заголовка «О мещанине…» здесь никаких сомнений не оставалось — речь точно шла о революционном прошлом, а совпадение имён, фамилии и места, очевидно говорило о том, что это — дело прабабушки. Обнаружить его было тем более ценно, потому что, Полина Иосифовна, будучи большую часть своей жизни домохозяйкой, по-видимому, практически не оставила никаких следов в архивах. Единственным, на что я мог надеяться до находки в ГА РФ, были дела из Гродненской женской гимназии, но архивы республики Беларусь были ещё более трудно достижимы, чем российские. Поэтому «Дело о пропагандистской деятельности» было, конечно, невероятной удачей.

Когда читальные залы ГА РФ наконец открылись, доступ туда в свете продолжающейся пандемии сделали по записи, и мне пришлось ещё почти месяц ждать, пока подойдёт моя очередь. И вот одним августовским утром я получил в свои руки (одетые в перчатки) три тоненькие картонные папки: «Дело о мещанине…» и дело «По обв. мещанки…» в двух частях.

Первая часть дела Полины Иосифовны фактически состояла из рапорта ротмистра Башинского о возбуждении дознания 1 июня 1905 года и протокола обыска от 23 марта 1905 года. Аккуратно отпечатанные на пишущей машинке странички сообщали:

У мещанина гмины Багуша, Ломжинской губернии, Абрама Бенциева 
Колко, привлеченного к дознанию при Подольском Губ. Жанд. 
управлении в качестве обвиняемого по 2ч. 132 ст. Угол. Улож., 
обнаружено было письмо гимназистки из г.Гродны за подписью 
"Поля", представляющее собой подробный отчет ее близкому ей 
лицу о своей Гродненской жизни, в котором она между прочим 
сообщает ему: "У нас теперь молодежь разделена. Часть ушла к 
Б. часть к П.П.С. Большая часть у Б. Мы все у Б. Нам дают 
руководителей, имеем непосредственное сношение с орг. и в 
общем хорошо устроились. Что у вас то? Еврейский это город? 
Какова там интел.? Можно ли там "работать"? … Знаете, у 
нас, т.е. в гимназии мы основали свою библ., кассу, 
устраиваются кружки, читают с "малышами".

Далее в тексте рапорта поясняется, что «Б.» надо понимать как Бунд, «П.П.С.» — как Польскую Партию Социалистическую, слово «работать» взято в кавычки в знак того, что оно означает политическую агитацию, а под «малышами» понимаются ученицы младших классов гимназии.

Скорее всего, в 1905 году в Гродненской гимназии обучалось не слишком много девушек, которые могли бы поставить подпись «Поля». В любом случае, ротмистру Башинскому удалось идентифицировать автора письма:

По отдельному требованию Начальника названного управления мною 
негласно и путем следственных действий в порядке 1035 ст. Ус. Уг. 
Суд. было установлено, что автор этого письма - мещанка 
г. Новогрудка Минской губ. Песя (Поля) Иоселевна (Осипова) 
Гаркави 18-ти лет, оканчивающая полный курс Гродненской женской 
гимназии в текущем году, ученица старшего 1 класса.

В этом сообщении содержится интересная косвенная информация: Полина Иосифовна была в 1905 году ученицей «старшего 1 класса», т. е. нумерация классов в её гимназии была «обратной» — выпускной класс нумеровался числом 1. Это связано с тем, что Полина Иосифовна оканчивала женскую гимназию, относящуюся не к ведомству народного просвещения, а к ведомству Императрицы Марии — гродненскую Мариинскую гимназию, её здание сохранилось до наших дней (ул. Ожешко, 22). Эти гимназии были выше по статусу, по своей программе приближались к педагогическому институту, а их выпускницы сразу получали квалификацию домашних учительниц. Свидетельство о праве работать домашней учительницей для единоверцев было и у Полины Иосифовны.

На фотографии, прикрепленной к аттестату, она, по-видимому, как раз в форме Мариинской гимназии.

Живя в XXI веке в мегаполисе, сложно представить себе жизнь в губернском городе Российской империи в начале XX века. Вероятно, это был очень маленький мир, в котором всё было на виду, и все обо всём знали. Жандарм из гродненского управления смог установить и лиц из ближайшего круга общения Поли Гаркави. В частности, он написал в рапорте, что:

Гаркави находится в близких отношениях с исключенным из числа
учеников Гродненской гимназии Генеком Яшунским, неоднократно
участвовавшим в сходках с политически преступной целью

Как уже упоминалось ранее, Генек — одно из имён Генриха Соломоновича. Итак, жандармский протокол невзначай пролил свет на семейную историю: прадедушка и прабабушка познакомились до 1905 года, ещё будучи гимназистами, и сошлись, вероятно, как раз на почве революционной деятельности.

Как и в случае с Генрихом Соломоновичем, о революционном прошлом Полины Иосифовны до сих пор не было никакой информации. Скорее всего, ей тоже было в 1930-х безопаснее забыть о каких-то эпизодах её биографии. Что именно могло ей грозить, можно представить, если поискать в интернете упоминания об адресате письма, которое вывело на след Полины Иосифовны гродненское жандармское управление — Абраме Колко. В отличие от знакомых Генриха Соломоновича, он не занимал важных постов в советском государстве, но тоже проживал после революции 1917 года в Москве.

Сайт timenote.info (по материалам из ГА РФ) сообщает, что Абрам Вениаминович Колко, родившийся в 1888 году в городе Граево Ломжинской губернии, проживал в Москве на Покровке и работал в ИЗОГИЗ заведующим планово-экономическим сектором. 12 марта 1938 года он был арестован, осуждён за шпионскую деятельность в пользу Польши, и 14 июня 1938 года расстрелян на Бутовском полигоне. Реабилитирован в сентябре 1956 года.

Чем дальше изучаешь семейную историю, тем больше убеждаешься, что XX век был сплошным хождением по краю пропасти.