Страница Алексея Яшунского

После обнаружения факта проживания сразу двух сестёр Гаркави в доме Мазинга на Малом Знаменском переулке, я стал искать другую информацию о Гаркави в Москве. Фамилия эта гораздо более распространённая, нежели Яшунские, и хотя не исключено, что все Гаркави в действительности родственники, наличие большого количества людей с такой фамилией и неустановленной степенью родства не слишком облегчало мне поиски.

Одной из моих отправных точек был следующий фрагмент из дедушкиных мемуаров:

Её [Полины Иосифовны] двоюродный брат Михаил Гаркави уже в молодости, как рассказывала мама, слыл местным остряком, а в последствии стал одним из популярных эстрадных конферансье. Он был очень толстым и богатым и снисходительно относился к родственникам, особенно когда женился на знаменитой Лидии Руслановой.

Таким образом, факт родства с Михаилом Гаркави был подтвержден хотя бы письменно зафиксированными семейными преданиями. Дополнительным подтверждением этого мне ещё казалась одна из неподписанных фотографий из семейного архива.

Трёх человек в верхнем ряду идентифицировать было достаточно легко: это Полина Иосифовна, Генрих Соломонович и их сын, в будущем — мой дедушка, Владимир Яшунский. Судя по его возрасту на фотографии можно сказать, что она сделана в начале 1930-х годов: он родился в 1924-м. Тучного мужчину на переднем плане я долгое время принимал как раз за Михаила Гаркави, упомянутого в дедушкиных мемуарах.

Это моё заблуждение держалось достаточное время, но в конце концов, сравнивая эту фотографию с другими достаточно точно датированными фотографиями Михаила Гаркави, я был вынужден признать, что на фото — не он. В 1930-х Михаил Гаркави, который с самого детства не отличался худобой, всё-таки выглядел довольно подтянуто. А вот фотографии из 1950-х и 1960-х гораздо больше напоминали человека с групповой фотографии.

• 

• 

• 

Вывод напрашивался сам собой (и он в итоге косвенно подтвердился множеством сторонних источников): на групповой фотографии в центре сидят родители Михаила Гаркави: Наум Борисович (Беркович) Гаркави и его жена — Любовь (Ривка-Блюма) Львовна (Лейбовна), урожденная Берхин.

Их имена и переезд в Москву задокументированы в различных биографиях Михаила Гаркави, хотя точные мотивы и детали организации переезда в Москву нигде не упоминаются. Может показаться, что в этом не было ничего необычного, но они переехали из Бобруйска в Москву в 1902 году, а в это время действовала «черта оседлости» и просто так переехать в Москву евреи не могли. Однако, каким-то чудесным образом у Наума Борисовича была бессрочно действующая паспортная книжка, выданная Санкт-Петербургским градоначальником 30 октября 1891 года (ЦГАМ ф.418, оп.72, д.199).

Причиной выбора именно Москвы могло послужить то, что экзамен на степень провизора Наум Беркович Гаркави в 1886 году сдавал в Московском университете (ЦГАМ ф.418, оп.54, д.543). Так или иначе, Гаркави поселились в Москве, и не где-нибудь, а на Знаменке. В справочниках «Вся Москва» с 1904 года они числятся сначала в доме Фетисова (№ 13), а затем (с 1912 года) — в доме 9 по Знаменке. Прямо в квартире располагался зубоврачебный кабинет Любови Львовны, что также отражено в справочниках «Вся Москва».

А ещё, по-видимому, квартира на Знаменке время от времени служила перевалочным пунктом для различных родственников, которые приезжали покорять столицу. И хотя следы этой организационно-вспомогательной деятельности, которые мне удалось обнаружить, касаются родственников по линии Гаркави, у меня есть все основания полагать, что главным организатором всевозможных «комбинаций» выступала именно Любовь Львовна (урожденная Берхин). Следы её кипучей деятельности остались в архивах: так, например, примечательна история поступления в Московский университет её сына, Михаила Гаркави, в 1915 году. Для евреев существовали квоты на поступление в университеты, однако во время Первой мировой войны для детей и иждивенцев служащих в действующей армии появляются льготы. Для Михаила Гаркави организуется хитрая схема (ЦГАМ ф.418, оп.329, д.606): его отец, Наум Борисович, получает справку о нетрудоспособности, а из Смоленской губернии сестра Любови Львовны присылает справки о том, что Михаил Гаркави находится на иждивении её мужа — Лейбы Мовшевича Залкинда, земского врача, призванного в 1914 году в действующую армию. Настойчивые просьбы рассмотреть дело Гаркави и принять в льготном порядке приводят к успеху: Михаил Гаркави в 1915 году поступает на медицинский факультет Московского университета. Правда, как мы теперь знаем, он предпочёл театр, но это уже другая история.

Полного списка тех, кому «тётя Люба» (Любовь Львовна) помогла обустроиться в Москве, конечно, нет, но какие-то отголоски позволяют частично реконструировать картину. Так, например, в 1908 году в Москве появляется помощник присяжного поверенного Иосель Беркович (он же Осип Борисович) Гаркави — младший брат Наума Борисовича. И, конечно, он селится на Знаменке в доме номер 13. Он продолжит жить там же, но уже в другой квартире (по-видимому, во флигеле с номером 13б), когда Любовь Львовна с семьёй и своим зубоврачебным кабинетом переедет в дом 9. К 1917 году он будет юрисконсультом сразу в нескольких общественных организациях.

В 1916 году в квартире на Знаменке 9 появляется Розалия Львовна Гаркави, история которой тоже попала в архив (ЦГАМ ф.363, оп.4, д.6746). Она училась на Высших Женских Курсах в Киеве, была эвакуирована в Саратов, но вынуждена была уехать оттуда из-за недостатка средств. В прошении о переводе её на Московские Высшие Женские Курсы она пишет:

Содействием родных мне предоставлена работа при конторе, могущая обеспечить мое существование в Москве и дать возможность продолжать образование при Московских Высших Женских Курсах. В случае же незачисления меня слушательницей я лишусь и того, и другого, так как прав на жительство не имею.

На обороте прошения — список приложенных документов и адрес проживания: Знаменка, д.9, кв.10. Эта история тоже со счастливым концом: как иждивенка своего двоюродного брата, служащего в действующей армии, Розалия Львовна обошла еврейские квоты и была зачислена на Курсы. Помимо счастливого конца и адреса на Знаменке в этой истории примечательны ещё два обстоятельства. Во-первых, контора, куда пристроили Розалию Львовну, была на самом деле аптекой Б.Б.Гецова на станции Хлебниково Савёловской железной дороги. По-видимому, это следствие очень широких связей Гаркави в аптечном бизнесе, о которых я уже писал раньше. А во-вторых, в документах приводится полное имя отца Розалии Львовны — Лев Вениаминович Гаркави. Почему это важно, станет понятно чуть позже.

По-видимому, так же, как Осип Борисович чуть раньше и Розалия Львовна чуть позже, в 1915 году в Москве на Знаменке оказались и сёстры Гаркави — Поля и Оля со своими семьями. Подробности мне опять-таки неизвестны, но есть надежда, что они где-то зафиксированы: муж Сары-Соры (Оли) Гаркави — Бен Цион Кац — оставил после себя воспоминания, до которых я ещё надеюсь добраться. Вряд ли две молодых семьи поселились прямо в квартире Любови Львовны, но для них нашлось место неподалёку: как раз в 1915 году был построен дом 10 по Малому Знаменскому переулку — тот самый дом Мазинга, в котором Яшунские будут жить до 1968 года.

Примечательно, что у Полины Иосифовны и Любови Львовны помимо родственных связей были и иные основания для взаимной симпатии: 5 декабря 1907 года и 10 мая 1908 года в квартире Любови Львовны проходили обыски (ГА РФ ф.63, оп.27, д.2815) по подозрению в связях с РСДРП, правда, оба — безрезультатно. Это даёт основания полагать, что Любовь Львовна была как минимум социалистических убеждений, и рада была помочь бывшим активистам Бунда, перебравшимся в Москву.

Оценить из XXI-го века силу и важность родственных связей в начале века XX-го, конечно, очень сложно. Но, по-видимому, они были гораздо важнее, чем сейчас: простое сопоставление отчеств показывает, что в дедушкиных мемуарах, которые я цитировал выше присутствует явная ошибка: Михаил Гаркави не мог быть двоюродным братом Полины Иосифовны просто потому, что Наум Борисович и Иосель Гершонович Гаркави явно не были родными братьями. Так кем же они друг другу приходились, и кем приходилась им, например, Розалия Львовна, которая тоже получила поддержку как родственница?

Для составления генеалогического древа Гаркави имеется мощнейшее основание в виде ревизских сказок 1858 года, проиндексированных на jewishgen.org. В этот момент большинство Гаркави компактно проживали в Новогрудке и окрестностях, и, по счастливой случайности, видимо, никакие части этой переписи не были утеряны. При этом за вторую половину XIX-го века в архивах (и индексах jewishgen.org) остались лишь отрывочные сведения о рождениях, браках и смертях, которые приходится совмещать с массивом данных из ревизских сказок опять-таки как кусочки паззла. Спасают отчества и даты рождения.

Кроме этих сведений, мне повезло найти в документах (ЦГАМ ф.418, оп.71, д.127) сестры Наума Борисовича, Любови Берковны Гаркави, выписку из посемейного списка, в которой перечислены все дети Берко (Бориса) Мовшевича Гаркави. Сведения из этого списка, к счастью, подтверждали мои несколько зыбкие построения, основанные на ревизских сказках и догадках. В результате соединения всех доступных мне сведений, я мог достаточно уверенно утверждать, что Михаил Гаркави был не двоюродным, а троюродным братом Полины Иосифовны, а Любовь Львовна соответственно была ей двоюродной тётей, причём даже не родной.

А что же с Розалией Львовной? Удивительно, но знание отчества (и примерного возраста) её отца, Льва Вениаминовича, позволило практически однозначно вписать их в семейное древо Гаркави, при том, что ни в каких других документах они не фигурируют. Несмотря на достаточно высокую повторяемость имён в семье Гаркави (одних Гершонов в XIX веке родилось шестеро), во всём семейном древе есть только один Беньямин Гаркави, и по возрасту он как раз годится в деды Розалии Львовне 1895 года рождения. Этот Беньямин — родной брат Иоселя Гершоновича, т. е. дядя Полины Иосифовны; его сын, Лев Беньяминович — двоюродный брат Полины Иосифовны (и троюродный брат Михаила Гаркави); внучка Беньямина, Розалия Львовна — двоюродная племянница Полины Иосифовны и троюродная внучатая племянница Любови Львовны Гаркави (причём опять-таки неродная). Воистину, трудно оценить силу родственных связей.

Поиски упоминаний Розалии Львовны и её отца привели меня к ещё одному (немного ожидаемому, но всё-таки важному) открытию: мать физика Льва Ландау, Любовь Ландау, в девичестве Гаркави, имела отчество Вениаминовна. Это не было неожиданностью, потому что в дедушкиных мемуарах имелось рукописное примечание:

Недавно узнал, что я являюсь дальним родственником покойного нобелевского лауреата академика Льва Ландау, родившегося, как и я 22 января, но 1908 г. в Баку. Девичья фамилия его мамы была Гаркави. По мнению стариков среди Гаркави не было однофамильцев.

С учётом собранных мною сведений, мать Льва Ландау располагается на семейном древе Гаркави однозначно, и Лев Ландау оказывается не таким уж далёким родственником моего деда: они — троюродные братья. Даже если оставить только «важных» для моего повествования Гаркави, семейное древо еле-еле помещается на страницу.

Первую мировую войну в Европе ждали почти все, и почти для всех она стала неожиданностью. Для проживавших в Лодзи внезапность смены обстоятельств была, вероятно, ещё большей, чем для других жителей империи, ведь недавние соседи вдруг стали врагами, а граница между странами превратилась в линию фронта.

Чтобы лучше представлять себе ситуацию, полезно вспомнить, что от Лодзи до Дрездена или Берлина лишь немногим дальше, чем до Гродно (выходцами откуда числились многие лодзинские Яшунские). При этом Петербург или Москва — примерно втрое дальше. Неудивительно, что в отпуск успешные труженики текстильной промышленности предпочитали выезжать на запад.

По-видимому, в 1913 году Генрих Соломонович и Полина Иосифовна, вероятнее всего вместе с дочерью, были с туристической поездкой в Саксонии, Дрездене, — об этом осталось упоминания в анкетах Генриха Соломоновича, правда, без указания даты. Скорее всего тогда же была сделана фотография Полины Иосифовны в Карлсбаде, ныне Карловы Вары, — от него до Дрездена чуть более 100 километров.

• 

• 

В 1914 году начало войны застало некоторых из лодзинских Яшунских в отпуске как раз на территории Германии. Об этом мне стало известно из автобиографии племянницы Генриха Соломоновича, Фелиции Яшунской, которая сохранилась в ЦГАМ (ф. Р-489, оп. 30, д. 113).

В своей автобиографии в 1918 году Фелиция написала:

Весной 1914 года, как и во все предыдущие годы, я со всей семьей уехала на лето за границу в немецкий курорт Кольберг на берегу Балтийского моря.

Война нагрянула для нас, как и для большинства, совершенно неожиданно, и в Лодзь пришлось вернуться окольными путями: через Швецию, Финляндию, Петроград. В Лодзи нам удалось побыть недолго: не успела пройти неделя после возвращения, как первое наступление германцев на Калиш — Лодзь заставило нас внезапно опять покинуть родной (и, признаться, довольно противный внешне) город.

Как "беженцы" мы прошли обычные этапы беженского движения: первая волна докатила нас до Варшавы и, затем, до Минска, вторая волна, год спустя, (август 1915 г.) окончательно утвердила нас в Москве.

Германский Кольберг, где отдыхал Йозеф Яшунский со своей женой и четырьмя дочерьми, из которых Фелиция была второй по старшинству, ныне — город Колобжег в Польше. Беженство евреев из городов прифронтовой полосы было довольно массовым уже в 1914 году, а в 1915-м российские власти стали принудительно выселять евреев из прифронтовых районов, подозревая их в пособничестве германской армии.

По-видимому, как и Йозеф Яшунский с семьёй, о перемещениях которых мы знаем из автобиографии Фелиции, Лодзь покинули и другие Яшунские. В 1914 году город переходил из рук в руки, и хотя к концу 1914 года Лодзь оставалась за русской армией, уже в 1915 году почти вся территория Царства Польского и даже Гродно были заняты германскими войсками.

В автобиографии Генриха Соломоновича отражена похожая «траектория» перемещений.

В конце 1914 года в связи с наступлением немцев я покинул Лодзь и эвакуировался в Россию. С начала 1915 года я поселился в Москве, где до Октябрьской революции в разных крупных мануфактурных фирмах (Кацевич и др.)

Послужной список Генриха Соломоновича, приведённый в одной из его анкет даёт дополнительные сведения и более точные даты, хотя и выглядит местами несколько противоречиво. Согласно этому документу, Генрих Соломонович работал в акционерном обществе «Юлиус Гейнцель» в Лодзи с 1 января 1911 по 25 июля 1914 года. Это несколько странно, потому что получается, что он уволился оттуда ещё до начала Первой мировой войны. Следующим местом работы, с 15 августа 1914 по 15 февраля 1915 года, была «трикотажная фабрика Л.Пруссак» в Варшаве. Следов этого предприятия в справочниках «Вся Россия» мне найти не удалось, но вряд ли этот фрагмент трудовой биографии вымышленный. Возможно, при заполнении анкеты в 1923 году ошибка вкралась в даты, но пребывание в Варшаве выглядит весьма правдоподобным особенно в свете свидетельства Фелиции о «первой волне», которая докатила беженцев до Варшавы.

Дальнейшее движение Генриха Соломоновича и его семьи, однако, отличалось от «обычных этапов беженского движения»: минуя Минск, уже весной 1915 года они оказались в Москве. Согласно трудовой биографии Генриха Соломоновича, с 1 марта по 1 мая 1915 года он был без занятий, а уже с 1 мая 1915 работал в мануфактурно-торговом предприятии А. М. Шполянского в Москве. И хотя других подтверждений переезда из Варшавы прямиком в Москву у меня не было, основания доверять такой версии развития событий были, но об этом подробнее будет написано далее.

Так или иначе, к 1917 году в Москве оказались почти все проживавшие в Лодзи братья и сёстры Генриха Соломонович, за исключением, по-видимому, Евгении Яшунской-Зелигман и её семьи. Кроме того, из Гродно в Москву переехал со своей семьёй и брат Генриха Соломоновича — Гирш Шлиомов, который, вероятно, примерно в это время тоже «стал» Генрихом Соломоновичем.

Когда в мае 2020 года я сел записывать результаты своих архивных изысканий, я прямо написал: «О том, как познакомились, где жили и чем занимались прадедушка и прабабушка до революции, где родилась их старшая дочь Анна Генриховна, и почему они оказались в Москве, можно было только строить догадки». Воистину, «просите, и дано будет вам» — менее чем полгода спустя я знал ответы почти на все вопросы. На очереди было место рождения Анны Генриховны, и тут тоже не обошлось без сюрпризов.

После революции 1905-07 годов основным документом по истории семьи снова оказывается автобиография Генриха Соломоновича. В ней сообщалось, что

В конце 1907 года в связи с наступившей тогда в России реакцией, особенно сильно отразившейся на революционной интеллегенции — я оставил работу в Бунде и вернулся к легальной жизни, тем более, что мне тогда минуло 21 год и надо было подумать о военной службе, после долгих мытарств мне наконец с трудом удалось найти в одном из полков, расположенных в провинц.городе Польши (Ново-Александрия) свободную вакансию — где я и прослужил год в качестве вольноопределяющегося 1 разряда.

Подумать о военной службе Генриху Соломоновичу было необходимо по причине того, что призванные по жребию должны были служить дольше, а добровольно пришедшие на военную службу ученики гимназий (окончившие хотя бы 6 классов) имели право на льготный срок службы в 1 год — именно это называлось «вольноопределяющийся 1 разряда». Причиной мытарств, упомянутых в автобиографии, было, по-видимому, то, что армия вовсе не стремилась заполучить в свои ряды политически неблагонадёжного бывшего гимназиста. Собственно, «Дело о мещанине…», попавшее в итоге в ГА РФ, было инициировано 20 июня 1906 года по запросу из 101-го пехотного Пермского полка, расквартированного в Гродно. Генрих Соломонович пытался поступить туда вольноопределяющимся, но ему отказали, поскольку он

 является лицом неблагонадежным в политическом отношении.
 Ведет знакомство с подозрительными лицами и замечен в агитации
 среди войск и народа.

Судя по всему, поступить на службу ему удалось через год — осенью 1907 года. Упомянутый в автобиографии город Ново-Александрия сейчас называется Пулавы, но в действительности полк, в котором Генрих Соломонович прослужил год в звании ефрейтора, был расквартирован не совсем в этом городе. 72-й Тульский пехотный полк располагался в Ивангородской крепости (ныне город Демблин) в 17 километрах от Ново-Александрии, и впоследствии во время Первой мировой войны успешно эту крепость оборонял.

К концу 1908 года военная служба Генриха Соломоновича закончилась. Как сообщает автобиография:

Вопрос о личной жизни, об ея устройстве меж тем выступал во всей своей остроте. Я долго не знал на чем мне остановиться — но, получив приглашение от своих родственников приехать в Лодзь — я принял его. И вот с осени 1908 года я поселился в г.Лодзи — торгово-промышленном центре Польши, где я и устроился на коммерческом поприще.

Угадать, кто именно из родственников позвал Генриха Соломоновича в Лодзь, довольно сложно. Этот стремительно растущий промышленный центр предвоенной Российской империи оказался и центром сосредоточения семьи Яшунских. Исходя из имеющейся у меня информации, можно утверждать, что за исключением Гирша Шлиомова Яшунского, который достоверно в 1912 году проживал в Гродно, все остальные известные мне братья и сестры Генриха Соломоновича вместе со своими семьями в окрестности 1908 года проживали в Лодзи. А именно, Евгения с мужем и двумя дочерьми (вторая родилась 14 февраля 1909 года в Лодзи), Йозеф с женой и четырьмя дочерьми, Роза с мужем, двумя сыновьями и дочерью (самый младший, Йозеф, родился 6 апреля 1907 года в Лодзи), Игнатий с женой и сыном Саломоном, Филип с женой, сыном и дочерью (родилась в 1908 году в Лодзи) — все проживали в Лодзи.

Несмотря на то, что в автобиографии переезд в Лодзь фигурирует в контексте обустройства личной жизни, про свадьбу в автобиографии ничего не написано, нет даже даты. Впрочем, по сторонним документам можно оценить, когда именно это произошло. Свидетельство на право работать домашней учительницей Полина Иосифовна получила 23 марта 1909 года в Вильне, ещё на свою девичью фамилию. Старшая дочь Полины Иосифовны и Генриха Соломоновича родилась в мае 1911 года. Таким образом, их свадьба, с большой вероятностью произошла где-то между апрелем 1909 и сентябрём 1910 года.

На момент рождения дочери Генрих Соломонович, согласно автобиографии, проживали в Лодзи. Более того, можно сказать, что его карьера потихоньку пошла «в гору».

Сначала я работал в разных небольших фабричных и торговых предприятиях, занимая самые разнообразные должности. Этот 3х-летний стаж дал мне возможность ознакомиться и всесторонне изучить все отрасли коммерческой жизни, в результате чего в 1911 году я был принят в одно из крупнейших фабричных предприятий г. Лодзи — ,,Акционерное Общество Мануфактур Юлиус Гейнцель'' (производство хлопчато-бумажных и полушерстяных изделий с годовым оборотом до 10 миллионов рублей золотом): там я занимал целый ряд должностей: сначала заведывал продажей, разсчетами, затем закупкой и впоследствии я занял пост помощника директора-распорядителя Правления.

То, что Анна Генриховна родилась в Лодзи, не было известно до сих пор ни мне, ни, насколько я знаю, никому из ныне живущих Яшунских. Этот факт удалось подтвердить и другими документами помимо автобиографии. Я уже давно нашёл проиндексированную на jewishgen.org запись о рождении в 1911 году в Лодзи некой Альты Яшунской. Платный запрос дополнительной информации по этой записи подтвердил мои догадки: в индексе, конечно, была опечатка. На самом деле, в метрической книге было записано, что 26 мая 1911 года родилась Анна Яшунская, родители — Хуна Яшунский, 26 лет, бухгалтер, и Песя Яшунская (урожденная Гаркови), 24 лет, постоянное место жительства — Гродно.

Таким образом, детские фотографии Анны Генриховны, или Аси, как её звали дома, были сделаны у западных рубежей Российской империи, в Лодзи.

Вторая часть дела Полины Иосифовны из гродненского жандармского управления содержала, по сути, анкету, в которой были записаны (по-видимому, со слов самой Полины Иосифовны) сведения о её семье и биографии.

Собственно, расследование, по-видимому, особо далеко не пошло: факт политической неблагонадёжности был установлен ещё во время обыска в марте 1905 года, летом возбудили дело, иных улик или связей, вероятно, не обнаружили, поместили Полину Гаркави под особый надзор полиции по месту жительства в г.Лиде Виленской губ., а к осени 1905 года этот надзор сняли в связи с амнистией по всем политическим делам, дарованной Высочайшим указом. Поэтому в деле кроме упомянутой анкеты остались только две справки — о переезде Полины Гаркави 22 августа 1905 года из Лиды в Гродно, и 29 сентября — обратно.

Мне, конечно, была очень интересна анкета Полины Иосифовны, потому что до сих пор все сведения о её семье я получал либо из устных семейных преданий, либо из косвенных документальных источников.

Вот что зафиксировало для потомков жандармское расследование. Полина Гаркави родилась 12 февраля 1887 года в г. Лида Виленской губернии, где и проживала до 1902 года. Затем она поступила в третий класс Гродненской женской гимназии, в которой окончила полный семиклассный курс и 29 мая 1905 года получила диплом, дающий право работать домашней учительницей.

Вероятно, Полине Иосифовне повезло получить свой аттестат до того, как в отношении её политической неблагонадёжности было начато расследование. Я склонен думать, что эту последовательность событий позаимствовал потом Генрих Соломонович для «корректировки» своей автобиографии.

Далее анкета проливала свет на то, что обеспечило Полине Иосифовне учёбу в гимназии: относительно средств к существованию, сообщалось, что «своих средств не имеет, а живет на средства дедушки, Лидского купца Хаима Кагана».

Затем перечислялись остальные родственники. Мать — вдова Финкель Хаимова Гаркави, 40 лет, в г.Лиде управляла мануфактурным магазином своего отца Хаима Кагана. При этом в анкете также пояснялось, что мать своих средств не имеет, а живёт за счёт своего отца Хаима Кагана: вероятно работа в магазине была фактически участием в семейном бизнесе, владельцем которого был Хаим Каган единолично.

Следом за матерью упоминались: братья — Гершон (21–22 года, помощник провизора в чьей-то аптеке в С.-Петербурге), Моисей (11 лет, живущий при матери, учащийся Лидского городского училища) и сестра Сора (20 лет, девица, учащаяся в женском медицинском институте в С.-Петербурге).

Для большинства этих сведений существовали и сторонние подтверждения. В частности, в дедушкиных мемуарах записано:

У мамы было два брата и сестра, которых я почти не знал. Тетя Оля была замужем за Бенцином — убежденным сионистом — одним из авторов многотомного издания «История Еврейского народа» и они ещё до моего рождения эмигрировали в Палестину с сыном и дочерью. Как и следовало, моя мама боялась переписываться с сестрой.

Интересная деталь: имя сестры Полины Иосифовны приводится как «Оля», хотя в документах она записана как «Сора» или «Сара-Сора». В свете этого фрагмент из протокола обыска выглядит немного иначе. 23 марта 1905 года у Полины Иосифовны были изъяты некоторые письма. Как записал ротмистр Башинский:

В другом письме ее родственница Оля сообщает ей о революционных 
движениях в С.-Петербурге и в г. Лиде Виленской губ.

«Родственница Оля», по-видимому, была на самом деле сестрой Сорой, которая как раз училась в Петербурге и сообщала о революционных волнениях в столице. В 1916 году Поля и Оля Гаркави со своими семьями будут проживать в Москве в доме Мазинга, где у них с разницей в несколько месяцев родятся дети. Из записи о рождении (о которой я писал ранее) становится понятно, что Оля (она же Сара-Сора) закончила медицинский институт с отличием.

Упомянутого в дедушкиных мемуарах Бенцина оказалось не так сложно найти. Бенцель Абрамович (как мы знаем из записи о рождении дочери от 1916 года) впоследствии был более известен как Бенцион Кац. Он был журналистом и действительно эмигрировал из России в Палестину, правда, этот переезд не был прямым. Из его странички на генеалогическом сайте geni.com можно узнать, что помимо сына Иосифа (запись о рождении которого проиндексирована на jewishgen.org — Литовский госуданственный исторический архив, ф. 728 оп. 4, д. 256, запись М15) и дочери Руфи, которая, как мы знаем, родилась в Москве в 1916 году, у него была ещё дочь Хедва (родившаяся в 1921 году в Латвии). На этом же сайте можно найти фотографию старшей сестры Полины Иосифовны.

Нашлись и документальные свидетельства о старшем брате Полины Иосифовны — Гершоне. В 1912 году он смог поступить слушателем в Московский университет для получения звания провизора: соответствующее дело хранится в архиве (ЦГАМ ф. 418 оп. 453 д. 20). Удалось ему это только с пятой попытки — до этого другие университеты отказывались его принимать по причине его еврейского происхождения.

Из дела можно было узнать, что Гершон Гаркави действительно служил помощником при Семеновской аптеке в С.-Петербурге с ноября 1904 года — это записано в его кондуитном списке. Также к делу приложен билет стороннего слушателя Московского университета с фотографией.

Наконец, в деле имеется и копия метрического свидетельства Гершона, выданная Лидским Общественным Раввином, сообщающая о том, что Гершон Гаркави родился 23 октября 1884 года «от законных супругов мещан евреев Новогрудского общества Иоселя Гершоновича Гаркави и жены его Финкель Хаимовской».

Это метрическое свидетельство даёт информацию об отчестве отца Полины Иосифовны. В сочетании со сведениями о том, что в 1905 году мать Полины Иосифовны уже была вдовой, это позволяет достаточно уверенно говорить о том, что проиндексированная на jewishgen.org (Литовский государственный исторический архив, ф. 728 оп. 4, д. 79, запись М594) запись о смерти Иоселя Гершоновича Гаркави, 46 лет от роду, новогрудского мещанина, от 29 августа 1901 года относится именно к отцу Полины Иосифовны. Он умер от дизентерии и был похоронен в Вильне.

Семью Полины Иосифовны мне удалось найти и в огромном семейном древе Гаркави, размещённом на сайте proschan.net. Правда, на нём не всегда упоминаются источники использованной информации, что в сочетании с некоторыми явными ошибкам в известной мне части древа сильно снижает доверие ко всему проекту. Но, в любом случае, он позволяет оценить невероятную разветвлённость семьи Гаркави. Столь большое количество людей с этой фамилией, конечно, осложняет поиски информации о конкретных людях, и тем более удачно, что мне посчастливилось обнаружить сведения о семье Полины Иосифовны, записанные «из первых уст».

Среди вещей, обнаруженных у Поли Гаркави во время обыска 23 марта 1905 года, и изобличающих её революционную деятельность, в частности, фигурировала:

 Открытка, написанная ей карандашом рукою опять-таки "Генека"
 за подписями его и еще 16 других лиц, в том числе "А.Колко"
 следующего содержания: "Сувалки 19ч./II 04г. 2ч. ночи В память
 вечера, устроенного в пользу красного креста, имеющего целью
 помогать павшим в неравном бою не только на востоке, но и на 
 западе". Ясно, что здесь речь идет о благотворительном вечере 
 в пользу революционного красного креста.

Сто лет спустя эта информация приобрела совсем иную ценность, потому что позволяла уточнить дату знакомства прадедушки и прабабушки. Возможно, это не так уж важно, но почему-то историки (как говорят) придают особое значение датам. Согласно открытке, Поля Гаркави и Генек Яшунский познакомились не позднее 19 февраля 1904 года. Документы из дела позволяли оценить и наиболее раннее время знакомства. В анкете Полины Гаркави, содержавшейся во второй части дела, указано, что она поступила сразу в 3-й класс гимназии в 1902 году, а до этого времени проживала в Лиде. Поэтому весьма вероятно, что знакомство случилось не ранее августа 1902 года.

Оказалось, однако, что момент знакомства, можно зафиксировать ещё точнее. И помогло в этом не какое-то архивное дело, а поэтическая тетрадь прадедушки Генриха. 12 октября 1924 года в командировке в Вологде он написал стихотворение «Моя первая и единственная любовь».

• 

• 

Первая строчка стихотворения, «Мы встретились где-то то осенью было», указывала на то, что знакомство произошло осенью, и значит это была либо осень 1902, либо осень 1903 года. Вряд ли теперь можно узнать, в какую именно осень это случилось, но даже если стихи не донесли до нас точной даты, в них сохранилось то, что не попало бы ни в какие официальные документы или учебники истории.

Стояла ты тихо в углу у стены
 Глаза твои неподвижно глядели
 Казалось, тяжелые мысли - увы
 Тобою тогда овладели.

 Глаза твои мрачные, помню я их
 Как чёрная ночь они были,
 Какая-то тайна хранилася в них,
 Тоской бесконечной грустили.

Когда они впервые встретились, Генеку Яшунскому было около 18 лет, Полине Гаркави — около 16. Впереди их ждало две революции, две мировых и одна гражданская война, беженство и эвакуация, и, вероятно, множество других невзгод, о которых ничего не знаем мы сейчас, и не знали они тогда.

Юн и неопытен был я в ту пору:
 Нелёгкая жизнь досталася мне!
 Нуждался я в помощи, искал я опору
 И жизни подругу нашёл я в тебе.

 Мне счастье как-будто тогда улыбнулось,
 И словно уж солнце взошло для меня,
 И море любви во мне всколыхнулось:
 Причиною только была ты одна.

 Не стал я уж больше жизни бояться
 И глядел я ей прямо в глаза
 И стало тогда мне как будто казаться,
 Что мир сотворил чудеса.